10 заповедей (исправленные и дополненные)

[23-07-1996]

Когда я была еще совсем юной, отец сказал мне:
– Возлюбленная дочь моя, ты – существо глубоко аморальное. Я это знаю, потому что ты – вся в меня: голова у тебя работает в точности как моя. Так вот, чтобы твоя натура не сгубила тебе жизнь, тебе придется выработать свой собственный свод правил и жить по нему.
Я обдумала его слова, и у меня потеплело внутри. Я – существо глубоко аморальное. До чего же хорошо отец меня знает.
– А какие это правила, отец?
– Придется самой выбирать.
– Десять заповедей?
– А ты подумай. Десять заповедей – это для недоумков. Первые пять предназначены исключительно для священнослужителей и властей всякого рода; остальные пять – полуправда, им недостает полноты и точности.
– Тогда скажите, какими они должны быть, эти пять последних заповедей?
Показать полностью..
– Так и сказал я тебе, лентяйка. Ты это сделаешь самостоятельно. – И он внезапно встал, стряхнув меня с колен, так что я чуть не шлепнулась задом на пол. Это была наша постоянная игра. Я должна была успеть спрыгнуть и стать на ноги, иначе отцу засчитывалось очко. – Проанализируй тщательно десять заповедей. И скажи мне, как им следовало бы звучать. А пока что, если я услышу еще раз, что ты вышла из себя, и мама пришлет тебя ко мне разбираться, подложи лучше себе в штанишки хрестоматию Мак-Гаффи.

...

Давай немного поговорим. Как у тебя дела с десятью заповедями? Разработала окончательный вариант?
— Пожалуй.
— И сколько у тебя теперь заповедей?
— Шестнадцать, как будто.
— Многовато.
— Если бы вы позволили мне выкинуть первые пять…
— Не позволю, пока ты живешь в моем доме и ешь за моим столом. Я же хожу в церковь и пою гимны, верно? И даже не сплю на проповеди. Морин, втирать очки своим ближним — это искусство, необходимое для выживания повсюду и во все времена. Послушаем твою версию первых пяти заповедей.
— Отец, вы страшный человек и плохо кончите.
— Нет, я так и буду водить всех за нос. Ну, не тяни — я жду.
— Да, сэр. Заповедь первая: «Воздавай почести Богу, в которого верит большинство, не хихикая и даже не улыбаясь при этом».
— Дальше.
— Не сотвори себе кумира и не изображай того, что может вызвать недовольство властей и особенно миссис Гранди , — вот, exempli gratia <например (лат.)> , почему в вашем анатомическом атласе не показан клитор. Миссис Гранди это не понравилось бы — у нее-то его нет.
— Или он у нее величиной с банан и ей не хочется, чтобы об этом узнали. В цензуре логики нет, но цензурой, как и раковой опухолью, пренебрегать опасно, если она имеется в наличии. Дорогая дочь, вторая заповедь существует лишь для подкрепления первой. Кумиры и образцы — это идолы, способные составить конкуренцию официальному Богу. Статуи и гравюры тут ни при чем. Продолжай.
— Не произноси имени Господа Бога твоего всуе, то есть не говори «ах ты Господи» или «ей-Богу», и не ругайся и не произноси некоторых слов, например, на букву "ж", и вообще ничего, что маме кажется вульгарным.
Отец, тут какая-то чепуха получается. Почему слово «влагалище» можно говорить, а другое, которое означает то же самое, нет? Объясни мне.
— Тебе нельзя говорить ни того ни другого слова, молодая особа, разве что в разговоре со мной… а в наших общих беседах мы будем пользоваться латинскими терминами из уважения к моей профессии и к моим сединам.
Английский синоним можешь произносить про себя, если хочется.
— Иногда хочется, хотя не могу проанализировать почему. Четвертая…
— Минутку. К третьей добавь следующее: «И не глотай окончания и суффиксы твои. Избегай синтаксических ошибок. Чти благородный английский язык, язык Шекспира, Мильтона и По, и благо будет тебе во все дни жизни твоей». Кстати, Морин, если я еще раз услышу от тебя «другой, чем», то буду долго бить тебя по голове связкой предлогов. — Отец, я же нечаянно! Я хотела сказать…
— Принято. Послушаем четвертую заповедь.
— По воскресеньям посещай церковь. Улыбайся и будь приветлива, но не строй из себя святошу. Не разрешай своим детям, когда они у тебя будут (и если будут), играть по воскресеньям перед домом или слишком шуметь, играя на заднем дворе. Помогай церкви делом и деньгами, но не выставляй этого напоказ.
— Хорошо сказано, Морин. Ты еще станешь женой проповедника.
— О Господи, отец, да я скорее в шлюхи пойду!
— Одно другому не мешает. Continuez, ma chere enfant <продолжай, дитя мое (фр.)> .
— Mais oui, mon cher papa <да, дорогой папа (фр.)> . Чти отца твоего и мать твою, пока надо. Но, оставив их дом, живи своей жизнью. Не позволяй им помыкать тобой. Mon papa, вы сами так говорили… но мне это не очень нравится. Я почитаю вас, потому что сама так хочу. И ничего не имею против мамы — просто мы с ней поем в разном ключе. Но я ей благодарна.
— Избегай благодарности, дорогая, она только портит желудок. Когда ты будешь замужем, а я умру, пригласишь ты Адель к себе жить?
— Ну-у… — призадумалась я.
— Вот и подумай. Подумай как следует, загодя… потому что решение, принятое второпях над моей свежей могилой, будет заведомо ошибочное.
Далее.
— Не убий. То есть не совершай уголовного преступления. Есть разные другие виды убийства, и каждый требует анализа… Я еще работаю над этим, отец.
— Я тоже. Запомни только, что тот, кто ест мясо, ничем не отличается от мясника.
— Да, сэр. Не допусти, чтобы тебя застигли за прелюбодеянием… то есть не забеременей, не подцепи дурную болезнь, не позволяй миссис Гранди даже и заподозрить тебя, а главное — не допусти, чтобы узнал твой супруг: он будет очень несчастен… и может с тобой развестись. Отец, я не уверена, что когда-нибудь захочу совершить прелюбодеяние… Если бы Бог хотел, чтобы у женщины было больше одного мужчины, он сотворил бы побольше мужчин — а то их и так едва хватает.
— Если бы кто хотел? Не расслышал.
— Я сказала «Бог», но вы ведь понимаете…
— Как не понять. В теологию ударилась — мне было бы легче, если б ты стала морфинисткой. Морин, когда кто-нибудь начинает говорить о «божьей воле», или о том, чего хочет Бог, или о том, чего хочет природа, если боится сказать «Бог», я сразу вижу, что этот человек намерен надуть другого… или самого себя, как в твоем случае. Выводить моральный закон из того факта, что особей мужского и женского пола рождается примерно поровну, значит высасывать его из пальца. Это столь же скользко, как «Post hoc, propler hoc» <после этого, следовательно, вследствие этого (лат.) пример распространенной логической ошибки> . Что до твоей уверенности в собственной непогрешимости, то у тебя еще молоко на губах не обсохло и только год как начались менструации… а ты полагаешь, что знаешь все о сексе и его опасностях, как испокон веку полагали все девчонки твоего возраста. Что ж, дерзай. Сожги свои корабли. Разбей сердце своему мужу и растопчи его гордость. Покрой позором своих детей. Стань предметом сплетен всего города. Пусть у тебя загноятся трубы, и пусть какой-нибудь мясник вырежет их тебе в грязной каморке без наркоза. Дерзай, Морин. Отдай все за любовь. Ибо это и есть цена бесшабашного прелюбодеяния: ты отдаешь все и сходишь в могилу, а твои дети никогда не называют твоего имени.
— Но ведь я и говорю, отец, что прелюбодеяния надо избегать: оно слишком опасно. И думаю, у меня получится. — Я улыбнулась и продекламировала:
— Мисс Уайлд уже лет тридцать шесть…
— …Бережет свою девичью честь, — подхватил отец.
— Помня о Боге,
О детях в итоге
И о том, что инспекций не счесть.
Знаю — я сам научил тебя этому лимерику. Но ты не упомянула о самом безопасном методе прелюбодеяния. А ведь ты должна его знать: я говорил тебе о нем в тот раз, когда пытался познакомить тебя со статистикой супружеских измен в нашем графстве.
— Наверное, я его упустила, отец.
— Я точно говорил об этом. Так вот, когда тебе захочется — а такое может случиться, — расскажи обо всем мужу, спроси у него разрешения, уговори его помочь, попроси посторожить тебя.
— А, да! Вы говорили, что в нашем графстве есть две такие пары, но я так и не поняла, кто они.
— Я и не хотел, чтобы ты поняла, поэтому упомянул кое-какие ложные факты.
— Я учла это, сэр, зная вас. Но все-таки не догадалась. Отец, это как-то некрасиво. А вдруг мой муж разозлится?
— Спрос не беда. Он может заехать тебе в глаз, но разводиться с тобой не станет. А по здравом размышлению как-нибудь поможет тебе, поняв, что если он скажет «нет», будет еще хуже. А там, глядишь, — с гнусной ухмылкой добавил отец, — ему и самому понравится его новая роль.
— Отец, вы меня шокируете.
— Ничего, привыкнешь. Снисходительные мужья — обычное явление. В замочную скважину все любят подсматривать, особенно мужчины, да и женщины не исключение. Муж может охотно согласиться тебе помочь, потому что ты месяц назад так же помогла ему. Прикрывала его интрижку с молодой учительницей и врала, как дипломат, в его защиту. Следующая заповедь.
— Погоди минутку! Я хотела бы еще поговорить о прелюбодеянии.
— А вот этого как раз и нельзя. Обдумай все как следует, но ничего не говори мне хотя бы две недели. Дальше.
— Не укради. Этого я не могу одобрить, отец.
— Ты могла бы украсть, чтобы накормить ребенка?
— Да.
— Подумай, какие еще могут быть исключения; через год-другой мы это обсудим. Правило, в общем-то, хорошее. Но почему бы, собственно, и не красть? Ты умна, могла бы всю жизнь воровать и ни разу не попасться.
Почему же ты не воруешь?
— Ну-у…
— Не мямли.
— Отец, вы меня просто из себя выводите! Не ворую, потому что шибко гордая!
— Вот! Совершенно верно. По той же причине ты не жульничаешь ни в школе, ни в игре. Гордость. То, как ты себя оцениваешь. «Коль пред собой ты честен, то как день мне ясно, что ты честен и с другими». Однако ты неизящно выразила свою мысль. Нельзя говорить «шибко гордая». Повтори еще раз, но по-другому. Я не краду, потому что я…
— …слишком горда.
— Хорошо. Если ты собой гордишься — это наилучшая гарантия правильного поведения. Слишком горда, чтобы красть, слишком горда, чтобы жульничать, слишком горда, чтобы отнимать леденцы у ребятишек или исподтишка портить воздух. Моральный кодекс любого племени, Морин, основан на условиях выживания этого племени… но мораль отдельного человека зиждется исключительно на гордости, не на условиях выживания. Вот почему капитан идет на дно вместе со своим кораблем; вот почему гвардия умирает, но не сдается. Человеку, которому не за что умирать, незачем и жить.
Следующая заповедь.
— У, рабовладелец! Не лжесвидетельствуй на ближнего своего. Пока вы меня не испортили…
— Кто тут кого испортил? Я — образец высоконравственного поведения, потому что знаю, с какой целью веду себя так, а не иначе. Когда я взялся за тебя, у тебя вообще не было никакой морали, а твое поведение отличалось наивным бесстыдством, как у котенка, который старается зарыть свою лужу на голом полу.
— Да, сэр. Итак, пока вы не испортили меня, я думала, что девятая заповедь означает «не лги». Но она означает всего лишь, что если тебя вызывают свидетелем в суд, то там надо говорить правду.
— Она означает не только это.
— Да. Вы говорили уже, что она — лишь часть более обширной теоремы. Я думаю, эта теорема звучит так: «Не лги, если это может повредить другим людям…»
— В общем, верно.
— Я еще не закончила, отец.
— О, прошу прощения. Продолжай, пожалуйста.
— Я сказала: «не лги, если это может повредить другим людям», но хотела добавить: «а поскольку нельзя угадать заранее, какой вред может причинить твоя ложь, то единственный выход — не лгать совсем».
Отец молчал долго и наконец добавил:
— Морин, с этим нам за один день не управиться. Лучше иметь дело с вором, чем со лжецом… но я предпочел бы лжеца человеку, который самовлюбленно гордится тем, что всегда говорит правду, всю правду, и неважно, куда щепки летят, — кто пострадает, чья невинная жизнь будет загублена. Морин, тот, кто гордится тем, что всегда режет правду-матку это садист, а не святой. Есть много разновидностей лжи, неправды, обмана, неточности и так далее. Чтобы поупражнять мускулы своего разума…
— У разума нет мускулов. — Все-то ты знаешь. Не учи деда овец воровать. У твоего разума их действительно нет, что я и пытаюсь исправить. Попробуй систематизировать разные виды неправды. А сделав это, попытайся определить, когда и где они допустимы с точки зрения морали, если вообще допустимы, а если недопустимы, то почему. Это займет тебя на ближайшие год-полтора.
— О, как вы добры, отец!
— Без сарказма, не то всыплю. Предварительные результаты представишь через месяц-другой.
— Да будет воля твоя. Папа, один пункт у меня уже есть: «Не лги матери, иначе тебе вымоют рот щелочным мылом».
— Поправка: «Не позволяй матери уличить тебя во лжи». Если бы ты выкладывала ей начистоту все, о чем мы с тобой говорим, мне пришлось бы уйти из дому. Если ты увидишь, как Одри нежничает с этим отвратительным щенком, который с ней гуляет, скажешь ты матери?
Отец застал меня врасплох. Я действительно их видела… причем подозревала, что они не просто нежничают, и это меня беспокоило.
— Ничего я не скажу!
– Хороший ответ. Ну а мне скажешь? Ты же знаешь, что я не разделяю пуританских взглядов твоей матери на секс, и знаешь, надеюсь, что все, сказанное тобой, используется не для того, чтобы наказать Одри, а чтобы ей помочь. Так что же ты скажешь отцу?
Я почувствовала, что меня загнали в ловушку – я разрывалась между любовью к отцу и верностью к сестре, которая всегда помогала мне и была ко мне добра.
– Я… Ни шиша я вам не скажу!
– Браво! Ты взяла барьер, даже не задев верхнюю планку. Правильно, радость моя: мы не разносим слухов, не докладываем о чужих грехах. Только не говори "ни шиша". Если уж очень надо, скажи "ни черта".
– Да, сэр. Ни черта я вам не скажу про Одри и ее молодого человека.
(Но если ты есть. Господи, то сделай так, чтобы моя сестра не забеременела: у матери будет припадок, она начнет объясняться с Одри ужас что будет. Да свершится воля твоя – но так, как надо. Морин Джонсон.
Аминь.) – Давай побыстрее разберемся с десятой и перейдем к тем, которые Моисей не потрудился снести с горы. Те десять для тебя, похоже, не проблема. Желала ты что-нибудь или кого-нибудь в последнее время?
– Не думаю. Почему сказано, что нельзя желать жену ближнего, и ничего не сказано про мужа? Иегова недоглядел? Или в ту пору сезон на мужей был открыт?
– Не знаю, Морин. Сдается мне, что древние евреи были просто слишком самонадеянны и не могли себе представить, как это их женам захочется взбрыкнуть налево, когда у них дома такие героические мужи. Ветхий Завет не слишком высокого мнения о женщинах: начинается все с того, что Адам свалил всю вину на праматерь Еву, а дальше идет все хуже и хуже. Однако у нас в графстве Лайл, штат Миссури, заповедь предусматривает и мужей тоже, и если чья-нибудь жена приметит, что ты строишь глазки ее мужу, она тебе твои зеленые глазки может выцарапать.
– А я не собираюсь дать ей приметить. Но если наоборот? Если это он желает меня… так мне кажется? Если он щиплет меня сзади?
– Ну-ну. Кто это, Морин? Кто он такой?
– Гипотетический случай, mon cher pere <дорогой отец (фр.)> .
– Очень хорошо. Если он гипотетически сделает это опять, ты гипотетически можешь выбрать несколько гипотетических вариантов. Можешь гипотетически игнорировать его, можешь гипотетически притвориться, что твоя левая ягодичная мышца страдает нечувствительностью… или он левша?
– Не знаю.
– А можешь гипотетически прошептать: "Не здесь. Встретимся после службы".
– Отец!
– Сама начала. Или, если хочешь, можешь гипотетически предостеречь его, что еще один гипотетический щипок – и он будет иметь дело с твоим гипотетическим отцом, у которого есть и гипотетический хлыст, и гипотетический дробовик. Можешь сказать это так, чтобы слышал только он, или завопить так, чтобы слышала вся паства и его гипотетическая жена.

(Роберт Хайнлайн)